|
|
 В
последнем номере мы писали об истории Родиона Мариничева, которого две
недели назад депортировали из Белоруссии. Это бывший сотрудник нашей
газеты и житель Колтушей, ныне - корреспондент московского телеканала
«Дождь». На днях в эфир вышел его специальный репортаж о белорусской
действительности. В нём использовано видео, удалённое из памяти
видеокамеры сотрудниками минской милиции, а затем восстановленное
инженерами телеканала. Очевидно, для властей Белоруссии Мариничев
представлял большую угрозу: ему запрещён въезд в республику на
ближайшие 5 лет. Формально – за нарушение миграционного
законодательства, фактически – за неугодную журналистскую деятельность.
«Батька не допустит…»
- Когда я жила в России, меня не покидало чувство тревоги, а когда я переехала сюда, всё как-то сразу встало на свои места…
- Что именно?
-
Да практически всё… Здесь очень спокойно, комфортно… Комфортно - вот,
наверное, самое подходящее слово. Для того, чтобы успокоиться,
достаточно просто выйти на проспект Независимости. Постоишь немного,
посмотришь по сторонам - и поймёшь: всё в порядке…
Этот разговор мы
вели с одной моей знакомой поэтессой, россиянкой, перебравшейся
несколько лет назад в Белоруссию. Был январь. Мы с женой оказались
проездом в Минске, в один из дней долгих новогодних каникул. Моя
знакомая вела нас по тому самому проспекту Независимости - мимо
окутанных разноцветными лампочками деревьев, мимо площади Победы с
Вечным огнём, мимо высокой ёлки и людного катка, мимо подсвеченного
здания КГБ. Падал снег, и было действительно очень спокойно, несмотря
на то, что за каких-то две недели до того перед этой же ёлкой едва не
началась гражданская война.
- Не начнётся! Батька не допустит…
Всю
весну из Белоруссии приходили новости о громких судебных процессах над
соперниками Лукашенко, о давлении на оппозиционные газеты, о взрыве в
минском метро, о том, что в обменниках закончились доллары… За всем
этим я, как и мои коллеги с телеканала «Дождь», наблюдали довольно
отстранённо, каждый раз повторяя про себя: «Слава богу, у нас до такого
ещё не дошло!» Звонили белорусским политикам и журналистам, давали их
комментарии в выпусках новостей. Сочувствовали. Но долгое время я так и
не понимал: как же там на самом деле, в недалёкой Белоруссии? Одни
говорят - плохо, другие уверяют, что всё далеко не так страшно, как
малюют в телерепортажах - продукты есть, деньги пока тоже.
Своими глазами
В
конце мая я снова приехал в Белоруссию, чтобы собственными глазами
посмотреть - как оно? Планируя командировку, договорился об интервью с
теми, с кем до этого общался по телефону из Москвы. Таковыми, среди
прочих, были Ирина Ха-лип, собкор Новой газеты и жена осуждённого на 5
лет кандидата в президенты Андрея Саннико-ва, и Виталий Рымашевский,
также кандидат в президенты и также осуждённый - правда, на 2 года
условно. Перед тем, как добраться до Минска, я заехал в Брест.
Говорили, что там огромные очереди на границах, потому что люди едут в
Польшу, чтобы купить продукты и подержанные иномарки. Брест оказался
спокойным, а шоссе, ведущее к границе, - абсолютно пустым. Только в
пунктах обмена валюты с самого открытия собирались большие очереди, и
люди, узнав, что у меня есть российские рубли, готовы были купить и их.
Я специально подошёл к закрытому в ранний час магазину бытовой техники
и посмотрел сквозь витрину: весь зал был уставлен новенькими
стиральными машинами. В гастрономах я не видел ни одной пустой полки.
Значит, действительно, не всё так плохо?
В Минске в этот день
было тепло, зелено - словом, комфортно, как говорила знакомая в январе.
Саму её я, правда, не застал - она уехала в отпуск, к родственникам в
Россию. Но собеседников хватало. В полуподвальной мастерской в центре
города мне дали интервью местные поэты, критики и художник. После
разговора с ними я тут же вспомнил свой январский диалог на проспекте
Независимости. Вот он, Минск, - уютный, почти домашний, омытый чистым
майским дождём!
Но основная работа приходилась именно на второй
день командировки. При мне была небольшая видеокамера, микрофон,
аккумуляторы, подзарядные устройства, штатив в чехле. Всё это я,
разумеется, носил с собой. Мы ведь сами себе и корреспонденты, и
операторы, и продюсеры - такова концепция телеканала «Дождь». Основная
часть оборудования помещалась в рюкзаке, а штатив приходилось носить за
плечом и постоянно следить за тем, чтобы где-нибудь его не оставить.
Всё
шло по плану. Подробное интервью мне дал Виталий Рымашевский, после
чего я отправился в парк Горького, где была назначена встреча с Ириной
Халип. Правда, у Ирины оказался выключен телефон. Перелистывая блокнот,
я прикидывал, что мне предстоит встретиться с ещё одной оппозиционной
журналисткой, потом с пролука-шенковским политологом, а потом ещё с
представителями профсоюза рабочих: незадолго до командировки агентства
сообщали о забастовке на Минском Тракторном заводе. Сидя на скамейке, я
обратил внимание на наряд милиционеров, которые прогуливались по
соседней аллее и, кажется, не обращали на меня внимания. Я уже собрался
ехать на следующее интервью, и вдруг мне позвонила Ирина.
- Родион,
дождитесь меня, пожалуйста! Мне сегодня утром неожиданно дали свидание
с мужем, а там нельзя пользоваться телефоном…
Ирина приехала
через 15 минут. Мы отошли вглубь парка и сели на скамейку. Я включил
камеру. Это было одно из самых ярких интервью в моей практике. Кажется,
я до сих пор помню наизусть почти каждое слово. Помню, какое выражение
лица было у Ирины, когда она рассказывала о своём 4-летнем сыне
Данииле, который вместе с ней фактически пережил 3-месячный домашний
арест.
- Сначала он называл их просто дядями, потому что не мог
понять, кто они. Потом у него появилось выражение «дяди КГБ», а потом
он и вовсе называл их кгбшниками, гонял их, отбирал у них пульт от
телевизора, когда хотел посмотреть мультики. И накануне своего дня
рождения громко, по-хамски, спросил: «А от кгбшников мне подарок будет?»
- И они принесли ему подарок?
- Таки да. Они подарили ему пистолет. Игрушечный, правда. Сказали: «Даня, скоро мы уйдём отсюда, и маму придётся охранять тебе».
«Это минут на двадцать»
С
Ириной мы беседовали почти час. После этого я решил, что неплохо бы
пойти сначала пообедать, а потом в какой-нибудь магазин бытовой техники
-поснимать скрытой камерой полки с телевизорами и микроволновыми
печами, которые, по слухам, разбирают, как горячие пирожки. Сложил
оборудование, закрыл рюкзак и направился к выходу. На скамейке у ворот
ещё раз перелистал блокнот со всеми контактами и вышел из ворот. И
почти сразу же услышал, как меня окликнули:
- Молодой человек!
Ко мне направлялись милиционеры. Другие, не те, которых я до этого видел в парке. Попросили открыть рюкзак, показать документы.
- Вы журналист? - спросил меня один.
- Фотограф, - говорю.
- А это ваше удостоверение?
Тут я сообразил, что в паспорте лежит удостоверение корреспондента телеканала «Дождь». Значит, отпираться будет труднее.
- Гд е ваша аккредитация? Чем вы занимались в парке Горького?
- Писал интервью.
- С кем?
- С поэтессой…
- С поэтессой?
Словом,
под предлогом того, что я гражданин России и мой паспорт так просто, по
рации, не проверишь, меня повезли в участок. Сказали: «Это минут на
20». Правда, я сразу понял, что никакими 20-ю минутами дело не
обойдётся. Там, в участке, объяснили: дескать, я привлёк внимание из-за
габаритного рюкзака. Они сейчас проверяют всех с габаритными сумками
-тем более, в детском парке Горького. Ведь у них, в Минске, недавно был
теракт…
Попросили выложить всё, что есть в карманах - «нам
ведь нужно убедиться в том, что у вас с собой нет взрывчатки». Хорошо.
Выворачиваю карманы - и тут на стол падает тот самый листок из
блокнота, на котором написан план командировки и контакты всех
интервьюируемых, включая Рымашевского и Халип. Я понял, что все мои
планы полетели к чёрту. И они, милиционеры, тоже поняли, что я приехал
вовсе не фотографировать Минск и снимать домашнее видео про белорусских
литераторов. Начался допрос.
- Позвольте, вы меня сюда привели
для того, чтобы проверить документы. Если вы хотите меня допрашивать,
то я буду говорить только в присутствии человека из российского
посольства.
- Родион Сергеевич, да никто вас не допрашивает. Это не допрос, а опрос.
- А чем, простите, отличается одно от другого?
- Вы знаете уголовный кодекс? Допрос осуществляется в рамках возбуждённого дела, а
опрос - это предварительная процедура, по результатам которой принимается решение, возбуждать дело или нет.
- То есть, вы хотите сказать, против меня ещё и дело могут возбудить?
-
Да не беспокойтесь, никто против вас дело заводить не станет, - махнул
рукой молодой милиционер, одетый почему-то в штатское, - Все эти
оппозиционеры - дела КГБ. Нам главное выяснить, имеете ли вы отношение
к экстремистам и планируете ли совершить теракт в городе Минске.
Поэтому давайте напишем что-то вроде объяснительной, в которой вы
изложите: с какой целью приехали в Минск и что делали в парке Горького.
Напишите - и пойдёте себе дальше встречаться с вашими оппозиционерами.
- Ну, а если я ничего писать не буду?
- Ну, мы можем и в КГБ позвонить, - широко улыбнулся, как бы в шутку, милиционер в штатском.
В
итоге «объяснительная» получилась довольно странной и расплывчатой: «Я
приехал в Белоруссию утром 29 мая, был в Бресте, встречался со
знакомыми, имена которых называть не собираюсь. Потом поехал в Минск,
встречался с литераторами. Их имена тоже называть не стану…»
За
эти 3 часа меня переводили из одной комнаты в другую, при этом рюкзак,
в котором лежала камера, якобы остался за дверью, запертой на ключ.
Пока из меня клещами вытягивали информацию, я думал: «Только бы
осталось хоть что-нибудь из отснятого материала, а то выйдет, что я
съездил совершенно зря…» И ещё я вспоминал мамины слова, которая она
сказала мне перед отъездом:
- Я не понимаю, зачем совать голову в пасть к тигру?
Правда,
я понимал, что если милиционеры вдруг перейдут грань, этим сделают хуже
лишь себе. Да, они выполняли негласное распоряжение Лукашенко «сделать
всё, чтобы эти (российские - ред.) СМИ не присутствовали на нашей
территории». Ведь буквально за день до моего задержания белорусский
президент обрушился с гневом на российских журналистов, которые якобы
нагнетают истерию в материалах о Белоруссии. Но при этом каждый
задержанный репортер - скандал, оборачивающийся отнюдь не в пользу
республиканских властей.
Возвращая паспорт, инспектор Иван Пестрак сказал мне: - Неприятная у нас для вас новость, Родион Сергеевич…
«Значит, отвезут в КГБ… Уже, наверное, подготовили машину…»
Однако
всё обошлось депортацией. Господин Пестрак зачитал мне распоряжение
начальника Партизанского РУВД Минска в течение суток покинуть
территорию Республики Беларусь, а потом ещё несколько абзацев о том,
что грозит за нарушение запрета на въёзд в страну до 30 мая 2016 года.
- Не смеем вас задерживать, - добродушно сказал Иван Пестрак.
Я
сказал, что хотел бы проверить вещи. А когда осмотрел камеру, понял,
что в её памяти не осталось ни одного файла. Значит, вся моя работа
насмарку.
- Родион Сергеевич, вы же сами видели, что ваши вещи были заперты в этой комнате…
Разумеется, «видел». Из другой запертой комнаты.
…-
вы, может, сами что-нибудь там нажали и всё удалили. Мы что, ещё в
вашей камере будем разбираться? Нам на нашу зарплату даже телефонов
сенсорных не купить… И напоследок любезно объяснили мне, как дойти до
метро.
«Вас, видимо, взяли через Ирину»
Выйдя
из отделения милиции, я понял две вещи: я очень хочу пить и совершенно
не хочу есть. Достал телефон, первым делом набрал номер Ирины Халип, но
оказалось, что на моём счёте недостаточно средств. Не найдя ни одного
салона сотовой связи, я поехал в центр и уже оттуда, пополнив счёт,
позвонил коллегам в Москву, Ирине, другим белорусским знакомым, чьи
координаты попались на глаза милиционерам и которых тоже, очевидно,
поставили на учёт спецслужбы. Я не сомневался, что теперь
прослушивается и мой телефон с временной белорусской сим-картой.
Конечно, я выйду в прямой эфир в 9 вечера, обо всём подробно расскажу,
но материалов, материалов-то больше нет. Что я привезу из Белоруссии?
Предписание о депортации? Воспоминания о летнем Минске? Нет, правда,
милиционеры почему-то не догадались заодно отформатировать и память
скрытой камеры. Хотя я тоже клал её на стол - она похожа на мобильный
телефон. Может, поэтому и не догадались? У меня остались не очень
хорошего качества кадры с интерьерами магазинов, аптек, диалог в
минском обменнике. Значит, придётся делать материал из этого - что
выйдет - то выйдет.
Порывшись в блокноте, я вспомнил, что в
Москве одна из коллег оставила мне номер телефона ещё одного
оппозиционного белорусского журналиста. Зовут его В. (имя называть не
буду, у него тоже проблемы с белорусскими спецслужбами). Я даже
созванивался с ним перед отъездом в командировку, и он обещал при
случае помочь.
- Можно посмотреть, что они сделали с твоей камерой. Подъезжай к железнодорожному вокзалу, я тебя заберу на машине.
Пока
я добирался до вокзала, мне постоянно кто-то звонил: коллеги из Москвы,
жена, мама - она к тому времени уже всё знала от подруги, которая
слышала выпуск новостей на «Эхе Москвы». До поезда оставалось часа
четыре. Искать новых героев для интервью было поздно, да и камеру
доставать, честно говоря, больше не хотелось.
- Давай отъедем немного, - сказал В., когда мы сели к нему в машину, - Я знаю один тихий двор, там ментов обычно не бывает.
Восстановить
видео мы так и не смогли. В. звонил своим знакомым, искал подходящий
USB-шнур, звонили и мне из Белорусской ассоциации журналистов:
- Вас, видимо, взяли через Ирину. За ней ведь слежка круглые сутки. Вы, наверное, и сами знаете…
И
всё это происходило в совершенно спокойном, на первый взгляд, Минске.
Тихие зелёные дворы, тополиный пух, бабушки на скамейках… Абсолютно
привычная, почти родная картина.
- В России я так и не был, -
признался В., делая последние попытки разобраться с моей камерой, - Я
всё больше по Европе езжу - Варшава, Прага…
- До Москвы-то отсюда ближе, чем до Праги. По крайней мере, не дальше…
- Меня пугают рассказы про толпы народа, про то, что не протолкнуться…
- Да, всё это есть. Но ты хотя бы до Питера доберись. Фиг с ней, с Москвой, а в Питере обязательно надо побывать.
- Слушай, а на какое время тебе теперь запрещён въезд в Белоруссию?
- На 5 лет.
- На сколько?! Это что-то много. Даже самых ярых правозащитников высылали на год…
- Значит, я кого-то сильно испугал…
- Не иначе… Ладно, хочешь, позвоним Некляеву? - отбрасывая в урну сигарету, спросил В.
Я
тут же вспомнил кадры, которые видел в декабре: избитого кандидата в
президенты, поэта Владимира Некляева, несут на носилках. У него разбито
лицо. Над ним суетятся доктора, открывают двери машины с надписью
«скорая помощь». А вокруг - толпа, в которой видны бело-красные флаги
белорусской оппозиции.
Когда я отправился к Владимиру Некляеву брать интервью, было начало одиннадцатого.
-
Я высажу тебя в соседнем дворе. Будь осторожен, за его домом постоянная
слежка, - нажимая на педаль, сказал В., - А до вокзала лучше езжай
потом на такси. И учти: в КГБ, скорее всего, уже знают, что ты едешь
брать у него интервью: телефоны ведь прослушиваются.
Владимир
Некляев, как и Ирина Халип, 3 месяца провёл под домашним арестом. Ему
вынесли такой же приговор: 2 года тюрьмы с отсрочкой на два года. Пока
он не вступил в силу, спецслужбы ведут пристальное наблюдение.
-
Вы, по-моему, на своей шкуре убедились, какая у нас тут обстановка, -
говорит Некляев, - Я и сам на свободе только формально. Мне нужно
постоянно регистрироваться, выходить из дома после 10 вечера нельзя.
Мы
сидели на кухне. Я следил за тем, как пишет камера, и постоянно смотрел
на часы. Вот сейчас, как только я выйду из подъезда, ко мне снова
подойдут люди в форме и повезут уже не в отделение милиции, а в гораздо
более глухие застенки…
- Вот, в этой небольшой квартирке, три
месяца топтались люди из КГБ - мы с ними жили дверь-в-дверь. Мне
показалось, что эта была целая долгая жизнь, - Мой собеседник
усмехается и добавляет: - Об этом можно написать пьесу…
Мы говорим о
ценах на сигареты, об очередях в обменниках, о национальной литературе,
о том, что в Белоруссии, кажется, лучше всего жилось во времена
махрового застоя, потому что тогдашнее руководство СССР не допускало
бедноты на западных окраинах империи…
- Сколько у вас денег? Я вам сейчас добавлю на такси.
- Владимир Прокофьевич, что вы, не надо!
- Да бросьте вы? Что такое - 10 тысяч белорусских рублей? Это ведь сейчас меньше 2 долларов!
- Не провожайте меня! Вам же в это время нельзя выходить из дома…
- Я спущусь с вами к подъезду, чтобы убедиться, что вы сели в такси и что всё в порядке…
«Наши тебе бы просто разбили камеру»
Вернувшись
в Москву, я понял, что мне сильно повезло. И что в Белоруссии
действительно спокойно - до тех пор, пока не начинаешь общаться с
людьми. Особенно с теми, за которыми усиленно наблюдают спецслужбы.
Камера была совершенно цела, хоть и побывала в руках милиционеров.
Более того, нашим инженерам удалось восстановить самые ценные
видеокадры, в том числе интервью с Ириной Халип.
- В следующий
раз позаботься о том, чтобы сразу после записи важного интервью
оперативно перегнать видео в Москву, - советовал мне коллега,
побывавший в нескольких горячих точках, - Ты же понимаешь: белорусские
милиционеры ещё вполне законопослушны. Наши тебе бы просто разбили
камеру. Без лишних разговоров.
Позвонили коллеги из Белорусской
ассоциации журналистов и объяснили, что депортировали меня незаконно и
совершенно не по той статье. Да, формально я нарушил закон Республики
Беларусь, работая без аккредитации. Ведь я договаривался об интервью
лично и не планировал посещать госучреждения. Но за работу без
аккредитации максимальное наказание - отказ в выдаче аккредитации на
ближайшие 6 месяцев. А депортация, тем более, на такой длительный срок,
- это совершенно другая статья. При этом миграционное законодательство
я не мог нарушить априори. С российским паспортом я имею право
совершенно свободно передвигаться по всей Белоруссии. Кроме того,
решение о депортации может принимать только сотрудник МИДа, это не
компетенция начальника РУВД.
Подавать жалобу на депортацию или
нет, я пока не решил, хотя полагаю, что это мёртвый номер. Видимо,
придётся смириться с тем, что в ближайшее 5 лет мне Белоруссии не
видать.
- Не волнуйтесь, Родион, - сказала мне по телефону Ирина
Халип, - Лукашенко 5 лет не продержится. При новой власти вас
обязательно вычеркнут из чёрных списков…
О главном я не жалею: я увидел Белоруссию такой, какая она есть. Своими глазами.
Родион МАРИНИЧЕВ
[к содержанию номера]
|
